Предсмертный дар

Свет вяло мигал, проникая сквозь медленно открывающиеся и закрывающиеся веки. Красная кожа их внутренней стороны неохотно расступалась, образуя тонкую щель, смыкалась снова, не желая покидать блаженное бессознательное состояние, открывалась опять: боролась. Вместе с ней боролось и сердце. Оно аритмично билось, приходя в себя после тройной дозы ноотропов. Разжималось, ударялось о сломанные ребра, сжималось вновь, чувствуя их боль.

Тело было готово сдаться, оно бороться устало. Весь этот долгий день его били, кидали, жгли, пытались уничтожить. Не смогли. Но телу было наплевать: оно хотело, чтобы его наконец оставили в покое. Напрасно. По крайней мере сегодня испытать покой ему было не суждено. День еще не закончился. Он здесь был длинный, равнялся почти трем эталонным.

Радогор поморщился и попробовал поднять руку, чтобы протереть глаза. Когда рука не двинулась, он вдруг разом осознал, что случилось. Он все еще лежал в гермопредбаннике. Дело было дрянь. Его доспехи полностью разрядились. Дышать было тяжело: воздух подавался из резервного бака, который работал на автономной батарее. “Легкие смертников” называли его солдаты. Он был предназначен для раненых бойцов, которые сами не могли покинуть поле брани, и были вынуждены дожидаться помощи. Иногда помощь действительно приходила. Не сегодня.

Доспехи Радогора весили добрую дюжину пудов, и двигаться в них без работающей гидравлики было невозможно. Радогор скрипя зубами поднял руки, пытаясь добраться до замков, удерживающих шлем. Руки дрожали, облаченные в толстую латную броню, дрожали под ее весом, пытаясь добраться до нужной точки. Радогор обхватил правое запястье левой рукой, пытаясь придать своим движениям больше стабильности. Через несколько минут он нащупал механизм аварийного открытия.

Когда он надавил на кнопку, за его шеей открылся клапан, из которого выстрелила маска. Она тут же облепила нижнюю часть лица тонкой пленкой. Шлем отпрыгнул наверх, отделившись от доспехов. Вместе с ним с механическим щелчком отделился и отскочил в сторону аварийный баллон с воздухом, который все это время был спрятан в доспехах за правым плечом. Радогор осторожно снял шлем, пытаясь не повредить шланг, соединявший маску с баллоном. Когда он наконец избавился от него, его руки бессильно упали на землю.

Радогору понадобился почти час, чтобы полностью избавиться от доспехов, которые в миг превратились из разрушительного оружия в смертельную обузу. Он кое как доковылял до внутреннего шлюза, открыл ворота, и вновь оказался внутри инженерной палаты. Радогор отлепил кислородную маску от лица и двинулся вверх по коридору. Он не мог точно сказать, сколько времени продлилась его бесполезная вылазка. Генерал вполне мог быть уже мертв. Хотя это теперь уже не имело никакого значения, потому что Радогор провалил свое задание, так и не сумев добраться до медблока. Генералу помочь теперь могло только чудо. Радогор на чудо не надеялся.

Ему было не по себе. Радогор больше не знал, что делать, и его охватило странное беспокойство. Обычно такие моменты означали, что пришло время принять дополнительные стимуляторы, чтобы снова восстановить душевный покой и обрести гармонию с Богом. На секунду Радогор даже хотел было отправиться на их поиски, в конце концов люди, работавшие в инженерной палате, тоже ими пользовались. Однако он пересилил свое желание и двинулся в сторону комнаты, где он оставил генерала. Все по порядку. А дальше будет видно.

Генерал был в сознании. С мученическим кряхтением он оперся на локоть и приподнялся, услышав шаги Радогора. Надежда, мелькнувшая в его глазах при виде ратника, тут же угасла, когда он встретился с ним взглядом. Радогор вытянулся по стойке смирно.

— Господин генерал, разрешите доложить! — прокричал он, по-собачьи выкрикивая рубленые слова.

— Расслабься, мальчик, — отозвался генерал со своего предсмертного ложа. — Вольно, — добавил он, когда понял, что неуставное обращение не возымело должного эффекта. — Что, не попасть в медблок? И сюда добрались?

— Гермозатвор между инженерной и научной палатой заблокирован со стороны научной палаты, — рапортовал Радогор, все еще стоя в проходе, как струна на арфе. — Моя попытка добраться до медблока по улице провалилась из-за того, что я подвергся нападению беса. Мои доспехи полностью разряжены, что помешало мне дать бесовскому отродью должный отпор.

Генерал задумчиво опустил глаза. Несколько секунд он оставался неподвижным. Его нижняя губа была поджата, отчего морщины на его лице напряглись неровным узором, словно беспорядочная паутина какого-то умирающего от радиации паука. В этот момент его лицо состарилось сразу на пару десятков лет, потеряв профессиональную доблесть и уступив место усталости.

— Да не стой ты там в проходе, как будто аршин проглотил. Подойти ко мне и сядь.

Радогор придвинул к кровати табуретку и сел рядом с генералом.

— Какие будут дальнейшие распоряжения?

— Слушай меня, ратник. Дальнейшее мое распоряжение будет, чтобы ты перестал быть оловянным солдатиком, и хоть не надолго стал человеком.

Его грудь неровно дернулась, выпустив слово “стал” с хриплым свистом и накрыв его сверху едва слышным безгласным “человеком”.

— Я ведь сдохну скоро.

— Уверен, что помощь… —

— Ратник, я тебе что сказал? Брось ты всю эту уставную херню, я не ребенок, и понимаю ситуацию. Я сдо-хну на этой кой-ке.

Долгий сиплый кашель, как будто проткнули воздушный шарик.

— И я не хочу провести свои последние минуты с тупоголовым чурбаном, больше похожим на робота, чем на существо из плоти и крови. Ты понял?

— Я понял, господин генерал.

— Тебя как звать?

— Радогор.

— А меня Душевлад. Ты патриот, Радогор?

— Само собой! — ответил Радогор почти что обиженно, ища в этом вопросе подвох.

— Ясно. Знаешь, о чем я больше всего сейчас жалею? Мне сто сорок один год. Девять лет до пенсии. Я многое повидал на своем веку, и все, в основном плохое. И я не имею в виду нашествие бесов. Хоть ты, наверное, ничего другого и не знал в жизни. Тебе лет-то сколько?

— Тридцать девять.

— Юнец, я и говорю.

Его кашель временно отступил, позволяя генералу выговориться.

— Но я имею в виду еще до них, до бесов. Вот смотри, человечество, заселило столько планет, вырвалось за пределы родной звездной системы, величайшая звездная раса! И это за какие-то несколько тысяч лет, такой прогресс, такие возможности! Но я тебе вот что скажу: человек как был говном, так и остался. Не важно, бьет он соседа дубиной по голове, чтобы отобрать кусок мяса, или запускает ядерную боеголовку через океан, чтобы показать, кто в мире главный, или стирает планеты с лица космоса звездными армадами. Инструменты только поменялись, суть осталась прежней. К чему это я? А к тому, что сейчас, когда мне жить осталось считанные часы, я больше всего жалею о том, что был патриотом.

Радогор неловко заерзал на стуле. Этот разговор тянул на государственную измену. Только где оно сейчас было, государство?

— Нет, ты не подумай, что я сейчас смалодушничал, что бесов испугался. Нет. Эта мразь не заслуживает места в мироздании. Но ведь даже перед лицом этой угрозы человечество не смогло сплотиться, дать отпор вместе. Продолжили грызть друг другу глотки. Подставлять друг друга. Я сам однажды командовал миссией, главной целью которой было завести корабли Красного Полумесяца в зону, которая по нашим разведданным была наводнена бесами. А они не знали. Я это имею в виду. Я жалею, что всю жизнь был патриотом нашей Святой Руси, когда я должен был быть патриотом человечества.

Радогор понял, что сам он никогда в жизни не тяготился подобными вопросами. Ему говорили идти в бой — он шел, говорили стреляй — он стрелял, говорили танцуй — в общем все в этом духе.

Красное пятно на груди генерала медленно расползалось в стороны, жадно поглощая на своем пути белую ткань нательной рубахи, вытекая из генерала вместе с жизнью.

— Мой предсмертный тебе совет. Если ты выберешься из этой передряги, не жри больше штатные витамины. Без них жизнь хоть и не легче, зато твоя. Я слишком поздно это понял. Понял, когда уже было все равно.

Генерал вдруг посмотрел в сторону доспехов. Последняя модель для высшего офицерского состава. В отличии от доспехов Радогора, они были почти не повреждены, не в последнюю очередь из-за того, что были отлиты из новейшего сплава, который только недавно пошел в серию.

— И то верно, — прошептал он. — Дурак я, Радогор. Надо было сделать это раньше, может ты и меня бы вытащил.

Генерал устало закрыл глаза, теряя сознание. Радогор забегал глазами по комнате. Он не знал, что ему делать. Несколько минут прошли в гнетущей тишине. Когда генерал снова пришел в себя, он застал Радогора все в том же положении. Вот только генерал был не тот. Что-то такое вытекло из него наружу, без чего он не мог больше бороться.

— Под. Тащи. Меня. К. Доспе. Хам.

Пятно на груди генерала булькало и выбрасывало багровые сгустки, словно недовольный гейзер.

— Я не думаю, что Вы сейчас сможете… —

— Радо. Гор. Ты всю жизнь. Не. Думал. Не начинай. Сейчас. Начни, когда. Я умру.

— Есть, господин генерал.

Радогор обхватил генерала за торс и приподнял с кровати. Пятно на его груди радостно перебросилось на форму Радогора, не зная, что оно не может причинить ему боль. Пятну просто хотелось большего.

Радогор помог генералу сесть, перекинул его руку себе через плечо, и повел его к доспехам. Путь в три сажени занял у них больше минуты. Голова генерала то и дело падала на грудь, и грозила оторваться и шлепнуться на землю, как переспелый апельсин. Душевлад то и дело поднимал ее резким рывком, как будто просыпался от очередного кошмара.

Когда они достигли цели, генерал сначала долго озирался по сторонам, словно не мог понять, где он находится и зачем он вообще встал с постели. Увидев доспехи перед собой, он снова вернулся в реальность. Генерал приложил палец к панели на левом запястье доспехов. Экран зажегся и принял авторизацию.

Дрожащим пальцем генерал начал нажимать на клавиши, собрав в этих обыденных движениях все еще верные ему силы. Через несколько мучительных минут на экране появилось окно смены владельца. Генерал посмотрел на Радогора и кивнул. Видя его нерешительность, генерал закатил глаза и одними губами, беззвучно, произнес что-то неуставное и невежливое.

Радогор приложил к экрану палец. Доспехи едва слышно зашипели: система приступила к перезагрузке.

— Тебе он. Нужнее. Бу… —

Голова генерала упала на грудь. Радогор оттащил его обратно к кровати, держа подмышки. Путь был недалекий, однако не для генерала. Этого путешествия он не пережил.

— Да хранит тебя Бог, Душевлад.

Радогор несколько раз перекрестил генерала, провел пальцами по его векам, закрывая их, и опустился на стул. Впервые в своей сознательной жизни он был предоставлен самому себе и был волен сам принимать решения. Дерьмовый момент для эмансипации.