К полету готов

Сегодня, плотничая в сарае, я наблюдал, как моя дочь играет с соседскими детьми. Они скатали из снега два больших снежных кома, и разложили вокруг каждого из них несколько комков поменьше. На снегу виднелась утоптанная широкая линия, проторенная старым дырявым корытом.

Сначала я не обратил особого внимания на их дурачества. Кто-нибудь из детей забирался в корыто, а остальные с криками толкали его от одного кома к другому. Сидящий в корыте с важным видом отдавал какие-то приказы.

Я перестал шлифовать брус и прислушался к ним. Монотонный гул невнятных возгласов обрел формы и превратился в слова в создавшейся тишине.

— Задраить люки! Открыть летающие паруса! — донеслось до меня.

— Корабль к полету к звезде Большого Медведя готов!

Дети принялись издавать заунывные звуки, имитируя, видимо, вой ветра и начали толкать корыто к соседней звездной системе.

Теперь та мысль, та сказка, которую я рассказал моей дочери, живет и в умах остальных детей. Возможно человечество не так уж отлично от зверя, который знает все, что знают его воплощения. Просто его воплощения не могут лгать, ибо они общаются напрямую, без опосредования несовершенного языка. Все, что пережило одно воплощение, рано или поздно узнают и другие. Все прожитое ими разносится по свету, все их воспоминания плывут по эфиру, пока не достигнут логова зверя и не станут частью прожитого этим коллективным разумом.

Но человечеству отказано в такой передаче информации от одного индивидуума к другому. Сознание других для нас загадка, запертый сундук. В этом наша слабость, наше проклятие, но и наше благословение.

Но у нас тоже есть способ, с помощью которого мы можем передавать наши воспоминания друг другу, сквозь пространство и даже время. Поэтому я решил: продолжу писать.

Я закрываю глаза и сливаюсь с ними. Я отправляюсь туда, где самый большой подвиг человечества стал его самой большой ошибкой.

Я вижу, что видели они. Я вижу перед собой женские руки. Их кожа неестественно гладкая, как у младенца, кожа, еще не познавшая ненасытного аппетита неумолимого времени. Они держат перед собой книгу древних. Ее страницы светятся посреди опускающейся темноты.

Вокруг нее пустота скалистого пляжа. Волны сердито набегают на каменистый берег, их пенные силуэты с каждой секундой теряют краски, сливаются с ночью. В воздухе витают редкие снежинки. В черном море едва различим человеческий силуэт.

Зверь отводит от него глаза. Зверь молод и неопытен. Он еще не знает, что этот текст изменит (изменил?) всю его жизнь, все его естество.

Зверь читает. Я читаю вместе с ним.

И наношу на пергамент текст, который его автор написала от ощущения собственной ненужности и незначимости, пытаясь наполнить смыслом свою пустую жизнь.