Дневник Катаны

Алиса в мире без чудес

22 марта 283 года.

Сегодня я весь день просидела в каюте одна, глядя в бездонную глубину космоса. Она пугает меня своей бесконечностью, всегда пугала, несмотря на то что я в своей жизни никогда не знала ничего иного. Звезды, эти горящие белые точки, разбросанные в пустоте, они везде и нигде.

Везде — потому что куда я ни смотрю из своего маленького круглого окна, я вижу их. Некоторые из них горят ярко, и собраны в большие кластеры, похожие на гирлянды. Вот только елок у нас нигде нет.

Других совсем почти невидно. Их можно рассмотреть только если не глядеть на них прямо. Нужно лишь посмотреть чуть в сторону, мимо них, чтобы они оказались в боковом поле зрения. Они прячутся там, словно маленькие мотыльки в ночи.

Хотя, о чем это я: и елки, и мотыльков я в своей жизни видела только на картинках, и никогда не увижу вживую. В этом я могу быть уверена на все сто. Да и гирлянд, на самом деле, у нас на корабле нет, не только елок. Как нет и традиции ими что-то украшать. Все это сохранилось лишь на страницах текстов и в кадрах фильмов, написанных и снятых почти что триста лет назад загадочным народом с чужой мне историей.

Но я отвлеклась: звезды. Они нигде, потому что они так далеки от нас, что мы никогда не доберемся до них. Они — миражи. Их свет обманчив, нереален. То звездное небо, на которое я смотрю сейчас, это лишь случайная комбинация, реальная только для меня, в этот самый момент. Многие звезды, которые сейчас мерцают в моем окне, потухли миллионы лет назад. На их месте — черная пустота, которая еще не достигла моего окна.

Но даже мертвые звезды продолжают гореть. Они напоминают мне души тех людей, которые написали эти тексты про новогодние елки и сняли фильмы про призрачных мотыльков. Их тела уже давно превратились в пыль, однако придуманные дети продолжают звать Деда Мороза на электронных страницах, а мотыльки освещать тьму далекого сказочного континента на приглушенном экране моего монитора.

День ползет ужасно медленно, точь-в-точь как наш корабль. Он словно стоит на месте. Звезды за моим окном за год совершенно не изменили своего положения, как будто кто-то просто приклеил картинку на иллюминатор снаружи. На часах — та же история. 13:21. А когда я последний раз на них смотрела, было 13:19. Две минуты. Три миллиона километров. Ничто. Сотни минут, пока у Алисы закончится смена. Тысячи тысяч тысяч километров, пока мы достигнем нашей звезды.

HD24587. Или, как мы ее ласково называем, Солнце. В честь той далекой звезды, которая согревала поколения наших предков, и которая была для них не просто далекой точкой на небе, а реальным желтым диском, который дарил им не только свет, но и тепло.

Так и HD24587, наше Солнце, особенное. Оно близко, и оно становится все ближе. Если все остальные звезды — это рассыпанный по небу бисер, то Солнце — это ореховое ядро. Нам с Алисой крупно повезло, что именно мы оказались так близко к нему. Наше путешествие — особенное.

Прямо сейчас меня подмывает подняться на главную палубу и снова посмотреть на Солнце в окно. Оно — настоящее, не то, что другие звезды. Оно реально. Осязаемо. Но я сдерживаю себя. Я не хочу идти туда одна.

Такие минуты предназначены для того, чтобы разделять их с любимым человеком. Из-за таких минут стоит жить. Они ценны для нас в первую очередь потому, что потом, по прошествии многих лет, мы сможем мысленно возвращаться к ним и проживать их заново. Тем более что Солнца тогда уже не будет. Вернее, оно тоже превратится в далекую звезду без имени. Оно уже не будет Солнцем, а снова станет холодной HD24587.

Именно поэтому я и начала вести этот дневник сейчас, сегодня, ведь наступают самые яркие дни наших жизней: наше рандеву с Солнцем и его безжизненным спутником, юпитероподобной планетой без имени. Точнее без имени для землян, ведь таких планет им известны тысячи, и каждая из них настолько незначительна сама по себе, что даже имени она не заслуживает. Поэтому земляне в своих каталогах окрестили ее просто HD24587b, добавив лишь одну безликую букву к имени ее звезды.

Ну а для меня, для Алисы, и для всего нашего экипажа эта безымянная планета является самой реальной и единственной, той, которую мы когда бы то ни было сможем увидеть вблизи. Поэтому мы ласково называем эту планету Юпитером, в честь того газового гиганта в далекой галактике, который дал название целому классу газовых планет, к которому принадлежит и наша, безымянная, юпитероподобная планета.

Наш корабль должен сблизиться с Юпитером и произвести дозаправку нашего термоядерного двигателя. И отправиться дальше, к нашей конечной цели, к другой звезде, которую я никогда не увижу.

13:45. До конца ее смены еще больше трех часов. Да и вряд ли смена закончится вовремя. Сейчас все на ушах стоят, у всех появилась работа, ведь все мы так близки к моменту встречи с Солнцем. Этот момент — смысл всех наших жизней. Все мы родились для этого момента и, мне кажется, умрем с мыслью о нем, этом самом важном событии в череде безликих дней.

Если честно, я бы сейчас тоже с большим удовольствием была бы на работе, но кто-то придумал выходные дни. Вернее, не кто-то, а земляне. Но у них, я читала, выходные эти были у всех в одно время, в субботу и воскресенье. Ну или, по крайней мере, у большинства землян. И они все вместе отдыхали. У нас же на “Улиссе” так нельзя. Корабль требует постоянного ухода, словно дряхлый старик, коим он, в принципе, и является. Триста лет — это вам не шутки. Поэтому мы, его сиделки, вернее команда, постоянно заботимся о нем, и не можем так вот просто взять и устроить себе всем разом выходной или даже праздник.

Хотя праздник все равно не имеет особого смысла. Ведь нужно какое-то событие, какая-то важная дата, чтобы ее потом праздновать. Но за прошедшие двести восемьдесят три года не случилось ровным счетом ничего. Да, мы отмечаем Новый год, но не надеемся, что он принесет нам что-то лучшее. С другой стороны, возможно, у нас скоро все-таки появится свой собственный праздник — день рандеву с Солнцем. И наши потомки будут отмечать его еще несколько сотен лет, завидуя нам.

Вот и “Улисс” должен выглядеть на отлично и быть в лучшей форме перед таким важным событием. В связи с чем Алиса сейчас проверяет, наверное, каждый винтик в машинном отделении, и будет заниматься этим скорее всего еще как минимум несколько часов после окончания своей смены. А я буду сидеть здесь в каюте одна, писать свой дневник, и смотреть в окно на недвижные ненастоящие звезды. А на Солнце мы пойдем смотреть вместе, когда Алиса вернется.

Вечер

Алиса отзвонилась через два часа после окончания смены и сказала, что задержится еще как минимум часа на полтора. Проверяют атомные двигатели, которые должны включиться для околопланетных маневров после остановки. Я понимаю, конечно, что от этого зависит вся наша миссия, но ведь до сближения еще целых четыре месяца! Хотя, согласно Алисе, времени у них в обрез, и она не очень понимает, почему начали так поздно. Ну что же, ей виднее. Я, как обычная учительница, в этом мало что понимаю.

Перед сном

День прошел зря. Алиса не пришла. Они проверяли свои двигатели часов до восьми вечера, и она сказала, что слишком устала и пойдет к себе. Лицемерие с хорошими намерениями все равно остается лицемерием. Я-то знаю, что настоящей причиной является не усталость, а этот старый козел из соседней каюты. Угораздило же вытянуть счастливый билет и получить жилье именно рядом с ним! Везде свой нос сует, все замечает. “Что, девочки, опять будете весь вечер судачить?” или “вам бы с парнями бегать, о замужестве бы уже пора подумать, лет-то вам обеим по двадцать с хвостиком!”

И Алисин сосед не лучше. Все время при галстуке, наглаженный такой, как будто каждый день на свадьбу собирается. Причем в его радужных мечтах он на этой свадьбе жених, а Алиса — невеста. И, мне кажется, совсем не потому, что она ему так сильно нравится, а просто от лени. Рубашки ему гладить не лень, а вот оглядеться вокруг на корабле с тремя тысячами колонистов, так это западло. Если уж в соседней каюте живет девушка подходящего возраста, то зачем напрягаться.

А дед мой, хоть и сволочь, но в чем-то прав. Мне двадцать пять через два года, а Алисе — через месяц. И вот тогда начнется по-настоящему. Или закончится, это как посмотреть. Пойдем замуж по лотерее.

Когда я поняла, что Алиса не придет, сходила немного прогуляться. Была на главной рубке и смотрела на Солнце. Не выдержала.

Наверное, это хороший повод, чтобы описать наш корабль. Хотя я еще до сих пор не решила, для кого я начала сегодня писать этот дневник. Если для моих детей (если они, конечно, у меня будут), то они и сами будут знать каждый коридор этого корабля, каждый зал и закоулок, словно свои собственные пять пальцев. Как, впрочем, и мои внуки, и правнуки, и пра-пра-пра-пра. Но ежели мой дневник переживет столетия и вдруг попадет в руки к тем счастливцам, которые будут жить вне этих железных стен, то это описание не будет напрасным. Тем более что сон ко мне все равно не идет.

В общем наши холостяцкие каюты находятся в задней части корабля на нижней палубе. Эта палуба является своего рода отростком, вроде аппендикса, запрятанного под машинным отделением. Поговаривают, что по изначальной задумке здесь планировались служебные помещения для рабочих, раздевалки там всякие, но потом следующие поколения колонистов решили иначе, и запрятали сюда бессемейных, т. е. тех, кто семьей еще не обзавелся, или таких как мой соседский дед — который семьи уже не имеет, но и важности никакой не представлял никогда и сейчас не представляет, и нудный падла до такой степени, что никто добровольно его соседом не станет.

Каюты у нас, соответственно, маленькие. Кровать, письменный стол, шкаф. И в каждой шестой каюте в боковых рядах — окно. Так что мне, если честно, очень повезло. Не каждому выпадает такая роскошь. Всего — четыре ряда по сто кают. Все коридоры соединяются вместе у лифта и лестницы, которые ведут наверх, в основную часть “Улисса”. А прямо над нами в недрах машинного отделения — свое собственное маленькое солнце, а точнее — термоядерный двигатель, несущий нас сквозь просторы вселенной. Эта адская машина составляет чуть больше трети всего нашего корабля, и как она устроена, я думаю, даже Алиса до конца не понимает.

Снаружи “Улисс” похож на бутылку воды для фитнеса. Т. е. такой приземистый цилиндр с перепоясиной в верхней части, чтобы удобнее держать, и пимпочкой впереди. Сзади, как я уже говорила, двигатель, а под ним наши каюты.

Остальная часть до перепоясины занята почти полностью служебными помещениями. Самые важные из них — это, само собой, фермы. Своя маленькая и хрупкая экосистема, ничего не подозревающая о том, что она зажата в жестяной контейнер, двигающийся с десятой частью скорости света сквозь холодную враждебную пустоту.

Кроме ферм здесь находятся несколько лабораторий, складов, системы жизнеобеспечения, школа (в которой я преподаю, в младших классах), университет, библиотека, кинотеатр, столовая… Да много всего, в общем. Ну и каюты для семейных, они занимают два верхних этажа из четырнадцати. Там у них все пороскошней, чем у нас. Две комнаты, и по душу с кухней на каждые пять семей.

Ну а передняя часть, та, что за перемычкой бутылки и перед самой пимпочкой, она самая удивительная, в каком-то роде. Мне Алиса объясняла теорию, но я так и не поняла особо. Каким-то чудесным образом она преобразует энергию движения в энергию вращения. В общем, она медленно крутится вокруг своей оси и за счет этого в этой части корабля создается искусственная гравитация — половина гравитационной постоянной, или 1/2 G. Константу эту придумали, само собой, на Земле, которую не видели даже наши бабушки, поэтому для меня, лично, эта половина G является самой настоящей нормой, т.е. нормальной такой единицей, а никакой не половиной.

В этой части нет уровней, все помещения находятся исключительно на боковых стенках цилиндра, чтобы работала гравитация. А посередине — пусто. Поэтому, несмотря на то что эта часть снаружи занимает треть корпуса, внутри здесь помещений не так много. Этакое НИИ ЧАВО наоборот, как в одной из старых земных книг.

Самое важное помещение там — это наш госпиталь, который лишний раз подтверждает, что человек не создан для космических странствий. Я принадлежу к восьмому поколению, но мое тело отказывается признать родиной эту консервную банку, а моя кровь — сворачиваться в условиях нулевого G.

Кроме госпиталя здесь находится спортзал — несмотря на то, что мы никогда не ступим на твердую землю и никогда не вдохнем свежего воздуха полной грудью, мы должны регулярно тренироваться и приучать наши тела к планетарной гравитации, чтобы не испортить генофонд. Ради последующих поколений. Как, собственно, и все остальное, ради них, и только них.

Здесь же находится командная рубка, а также каюты членов командования и их семей. Как там у них все устроено, не знаю, никогда не была. И никто из моих знакомых тоже. Но, думаю, все там шоколадно, нам простым смертным и не снилось.

Ну и завершается все длинным тонким шпилем, который что-то там должен был символизировать, стремление к неизвестному что ли, но, по большому счету, является просто большой антенной, фиксирующей все подряд.

Поздно. Пора спать. Одной. Снова.