Пастух и ангел

Я сижу в мастерской и без особого интереса гляжу на деревянную заготовку, которая лежит на рабочем столе. Я вымотан, я чувствую себя обессиленным. Процесс записи воспоминаний о воспоминаниях оказался гораздо тяжелее, чем я мог себе представить. Возможно, просто сказывается человеческая половина моей природы.

Сегодня вечером большой праздник: явление богов. Около сотни лет назад пастух, разыскивая сбежавшую овцу, обнаружил в отдаленных горных районах жилище богов. Подземная пещера, огромная по своим размерам, но располагающая лишь малым едва заметным входом, была заполнена божественной субстанцией, известной из древних рукописей под названием “красная кожа”.

Когда пастух вернулся туда с церковниками, на близлежащей к входу части субстанции вырос кокон. Через некоторое время из него вышел ангел, который сказал людям держаться от этого места подальше и дал какие-то там бесполезные заветы, которые мы сегодня будем чтить.

Люди, естественно, не послушались ангела. Они вернулись к пещере через некоторое время — божественной субстанции в пещере они больше не нашли. Не думаю, что и остальным его заветам они последовали.

Для меня лично эта история говорит лишь об одном: зверь постоянно присутствует на земле. Он скрыт, но не дремлет. Он постоянно наблюдает, не вмешиваясь (за исключением, пожалуй, отдельных случаев, которым и я обязан своим существованием). Он здесь, среди нас. Благодаря его присутствию я и могу поддерживать с ним связь, копаться в его памяти.

Зачем ему это надо? Почему он не уничтожил всех людей? Я не знаю.

Дети играют во дворе. В честь праздника сегодня будут зарезаны многочисленные животные. Дети гоняют по двору несколько кроликов. Эти кролики будут сегодня лежать на праздничном столе. Кролики этого не знают. Им непонятны намерения детей. Дети наглаживают зверюшек, целуют в пухлые мордочки, смеются. Они тоже не задумываются о том, что скоро этим милым созданиям перережут глотки и сдерут шкуры. Они будут наслаждаться ужином и нахваливать его. Быть может они вспомнят, как играли с кроликами, но вряд ли задумаются об этом настолько, чтобы сопоставить веселых зверят с мясом на тарелке.

Возможно, и зверь действует также, как эти дети. Втоптав человечество в грязь, он просто играет с нами. Забавится. Возможно у него есть планы. Я не знаю этого. Я вижу лишь его воспоминания. Я не знаю, как он думает и о чем. Я не знаю, думает ли он вообще, и, если да, смог бы я понять его мысли или нет.

Чувствовали бы себя кролики лучше, если бы они знали, что милые дети, играющие с ними, на самом деле хладнокровные убийцы? Что это проявление нежности — лишь прелюдия перед резней? Большинство из них, наверное, предпочло бы сладкое неведение. Немногие из них, возможно, хотели бы узнать правду. Они не смогли бы ничего противопоставить людям, но, может быть, попробовали бы сбежать. Или как-то перестроить, переосмыслить свою жизнь. По крайней мере не лизать руки тем, кто прячет за спиной нож.

Я закрываю глаза и сливаюсь с ними. Я начал четыре истории, и не довел ни одну из них до конца. Я боюсь, что если я буду слишком долго находиться в каких-либо конкретных воспоминаниях, то зверь почувствует меня. Быть может, он уже знает.

Но я должен завершить начатое.

Зверь продолжает читать. Я не вижу его лица, но я чувствую, что он ухмыляется. Он нашел то, что ему было нужно, и знает, что ему делать дальше.

Я скрепляю сердце и продолжаю наносить на пергамент суть его радости и моего уныния.