Выстрел
19 июля
Я пишу эти строки, когда все бурные события прошедших недель уже позади. Некоторые из них даже успели выцвести в моей памяти, несмотря на то что случились совсем недавно. Причина тому заключается в том, что я, наверное, не очень хочу эти события вспоминать, если не сказать обратного: я с удовольствием бы их совсем стерла из своей памяти, если бы только могла. Они принадлежат к другой истории, к истории кочевого народа, покинувшего родную планету сотни лет назад. Это позади. Наше путешествие завершилось, и мы наконец-то нашли свой дом.
Да, наконец-то я дома. Этот дом новый, необжитой, но уже такой родной.
Мои мысли заняты другим, не прошлым, — будущим. Но я не люблю оставлять дело незавершенным. Поэтому сейчас, в суматохе новых забот, я заставляю себя закончить эту главу.
На убеждение собравшихся в нашем отрезанном от остальной части корабля отсеке ушел почти целый день. Люди попросту не хотели верить, что на нашем корабле могло происходить что-то ужасное. Нет, они легко могли себе представить, что эгоизм и самолюбие одного отдельно взятого человека могут привести к насилию, убийствам, лжи и коварным планам. Сам этот концепт не был противен им, так как очевидно очень неплохо вписывался в их представления о людской природе или даже о себе самих.
Но вот чего они не могли себе представить, так это того, что кто-то на этом корабле, т. е. по сути один из них, действительно взял и превратил свои мысли в реальные дела. Т. е. все подозревали, что их ближние под улыбками полны говна, но никто не думал, что кто-то посмеет вот так вот взять и облить этим говном своих окружающих. Как это сделал наш глубокоуважаемый Вячеслав Евдокимович.
Когда люди все-таки приняли это, наши доказательства в их глазах тоже сразу обрели смысл. За исключением нескольких совсем упертых (которых злая людская масса сразу же изолировала в подсобке, окрестив шпионами), все “население” нашего отсека прониклось праведным гневом и было готово разобраться с “узурпатором” и “братоубийцей”.
Хотя, если подумать, по-настоящему взяла их за живое не эта самая узурпация власти. И даже не братоубийство. С этим, я думаю, многие могли бы жить. Ну или закрыть глаза и “прижиться”. Ведь ни брат, ни власть, им никогда не принадлежали, а значит интересовали лишь маргинально. В отличие от собственного благополучия. И когда они узнали, что от них скрыли потенциально обитаемую планету, что их лишили выбора, что выбрали за них, вот тут-то и начали гневно загораться глаза.
Как я теперь поняла, многие бы с радостью отправились на корабле дальше через пустой космос. Не потому, что так лучше, или им так больше хочется, а потому, что так понятнее и комфортнее. Корабль плывет вдаль прямым скучным курсом, ну и нечего расшатывать палубу. А вдруг рискнем что поменять, а оно возьмет и выйдет еще хуже, чем было? Принимает капитан решения, ну и пусть себе принимает, это он для нас старается. А если что хуже вышло, так это не мы, это все он. А еще лучше — его соратники, а капитан-то и не знал, наверное, ничего.
А тут вдруг и вправду выясняется, что доброго капитана, который действительно ничего не знал, убили. Убили из-за личной выгоды, и никого не спросили. А решение о нашем будущем приняли без нас. Вот тут-то и начали сжиматься кулаки.
Ежели бы разложили все по полочкам, сказали, дескать, так и так, есть планета, возможно пригодная для жизни, но рискованно это все, зачем это вам, дорогие товарищи, что вам, так что ли плохо живется? Да, на корабле не малина, зато стабильно. Да, мы промежуточное поколение, живой груз, зато у нас есть великая идея. Крутанули бы несколько специальных выпусков по корабельному ТВ, где всем бы наглядно объяснили, как надо правильно думать, и все бы уверились в том, что они сами своим умом до всего дошли. А тут — решили за всех тайно, не спросив, даже для проформы. Вот тут-то и начала закипать кровь в жилах.
В общем, народ был готов. К чему именно, народ сам толком не знал. Но общая цель уже была — наказать обидчиков. И список обидчиков тоже был в наличии. Но была одна серьезная проблема: от обидчиков народ отделяла железная дверь, которая была заперта с другой стороны.
Пячегод объяснил, что был задействован какой-то чрезвычайный протокол, и открыть дверь с нашей стороны не было никакой возможности. Соответственно нам нужны были свои люди по другую сторону двери. И люди эти были наперечет.
По большому счету нам нужен был Аристарх. Он был, с моей точки зрения, единственным человеком, который мог что-то реально сделать в этой ситуации. Но Аристарх был под домашним арестом, и от нашей двери его отделяла дверь собственная, которая тоже была заперта снаружи. Соответственно нам надо было сначала вызволить Аристарха.
Олег был бы идеальной кандидатурой на роль спасителя, если бы он сам не был под стражей. Оставалась Алиса. Только ей я могла по-настоящему доверять, несмотря на все наши личные проблемы последних дней.
Пячегод оказался человеком на редкость полезным, несмотря на всю свою общечеловеческую вредность. Он что-то покумекал за планшетом и создал зашифрованный аудиоканал в новую семейную комнату Алисы (благо я запомнила номер за нашим последним обедом!) через какие-то там служебные соединения. К моему разочарованию, когда мы позвонили, Ленька тоже был дома. Как выяснилось позже, где бы то ни было еще он и вряд ли мог бы быть, т. к. на корабле действовал комендантский час.
Я говорила с Алисой в открытую, потому что терять мне было больше нечего. И она доверилась мне. Ленька что-то постоянно бурчал на заднем плане про госизмену и ее последствия, но когда услышал про обитаемую планету прямо у себя под носом, то в нем проснулся такой праведный гнев обделенных народных масс, что он был готов прямо сейчас жизнь отдать за революцию. Это было бы забавно, если бы в итоге не оказалось правдой…
По слухам наш отсек отрезали из-за Олега. Об этом Ленька слышал в отделе. Малышев был, по всей видимости, настоящей находкой для шпиона, если позволил такой информации дойти до своих сотрудников. На допросе Олег во всем признался (т.е. в наличии нашей группы “Надежда”), но слил при этом кроме нас штук тридцать своих соседей, при этом назвав всех их членами своей ячейки. Вячеслав Евдокимович, будучи на взводе от всех им же самим учиненных событий, услышав это, представил себе масштабнейший заговор сродни террористической организации.
Даже страшно подумать, каких размеров достигли его злоба и отчаяние, когда он узнал, что не является единственным и самым главным заговорщиком на “Улиссе”!
В общем он решил действовать радикально, ввел на корабле комендантский час, а наш “народный” отсек, который он видимо посчитал основным рассадником повстанцев, он просто-напросто изолировал, до выяснения.
Выясняли без церемоний. Мне больно об этом писать, но Олега мы нашли через несколько дней. У него были сломаны руки и ноги, а также… В общем, детали здесь неуместны. Бедняга умер за нас, за меня. В одном шаге от спасения.
Мы обговорили детали, и Алиса с Ленькой приступили к исполнению. Мне оставалось только молиться за них. Но в бога я не верю, поэтому я провела время в своей каюте, заламывая руки от нервов.
Алиса и Ленька распечатали листовки, в которых кратко и недвусмысленно рассказывалось про все деяния Вячеслава Евдокимовича. Плана действий не предлагалось. Да нам чего-то организованного и скоординированного и не нужно было. Нужно было отвлечь внимание.
Ленька отправился на следующий день эти листовки распространять. Задачу свою он выполнил. Примерно половина листовок попала к “простым людям”. А потом они просто пошли по рукам. Но все листовки разложить на видных местах Ленька не успел. Зачем-то он сунулся в спортзал в носовой части корабля, где охрана была, само собой, усиленная. К этому моменту о листовках уже стало известно, и Леньку взяли на проходной с целой пачкой.
Когда все закончилось, мы нашли его недалеко от тела Олега. Он был еще жив, но изуродован настолько, что узнать его было не просто. Он умер в полете, во время Приземления. Кто-то говорил про внутреннее кровотечение и перегрузки при полете. Жалко его. Хотя я его всю жизнь презирала, а после всего с Алиской и вовсе ненавидела, человеком он в итоге оказался неплохим.
Мне даже страшно подумать, если бы Алиса оказалась на его месте. Если бы она понесла листовки.
Мне неприятно писать о случившемся, мне хочется остановиться. Но я намерена довести начатое до конца. Я не очень понимаю, зачем я мучаю себя сейчас, записывая все эти противные мне воспоминания, ведь они обретают форму, превращаются из мимолетных звуков в вырубленные на экране планшета черные буквы и слова.
Наверное, так эти события приобретают в моей душе некую законченность, финальность. Только придав им конечную форму я смогу оставить их в прошлом. И сконцентрировать наконец мое внимание на том, что будет. Поэтому я продолжаю писать, забившись в угол с таким трудом возведенного нами временного барака.
Генераторы работают на полную мощь, пытаясь удержать внутри тепло. От моего дыхания поднимается пар, обволакивая пространство словно сигаретный дым. За крошечным окном непроглядная ночь, холодная и беспощадная.
Отвлекающий маневр с листовками удался, несмотря на его ужасную цену. На корабле было зафиксировано несколько несанкционированных собраний, на которых народ требовал правды. Собрания разогнали жестко, а чтобы впредь было не повадно, выхватили из толпы несколько человек наугад, с которыми провели разъяснительные беседы за закрытыми дверями.
Все это позволило Алисе, не привлекая внимания, пробраться к комнате Аристарха. Пячегод подробно объяснил ей, как открыть дверь каюты снаружи. Слушая его, я поняла, зачем оказывается на “Улиссе” перед каждой каютой прикручена выпуклая квадратная панель слегка другого цвета. Оказалось, что под ней скрывается небольшой терминал, который, при знании нужных кодов, может перевести дверные замки в ручной режим. Пячегод коды знал, несмотря на то что на пенсию вышел уже давненько.
Охраны у комнаты Аристарха не было — да и зачем? Его дядя вполне себе справедливо полагался на электронику, а всяких Пячегодов в свои прогнозы явно не включал.
В общем Алиса открыла двери. Аристарх ситуацию понял без объяснений, вопросов лишних не задавал, и они преспокойно ушли оттуда, не особо и скрываясь.
О том, что произошло дальше, я знаю только понаслышке. Да и знать не хочу в деталях. Ситуация на корабле стала выходить из-под контроля. Обвинения против Вячеслава Евдокимовича были серьезные, и народ начал задавать вопросы. Продолжал собираться в группы для того, чтобы эти вопросы озвучить. Группы эти продолжали насильно разгонять, что само по себе давало негласные ответы.
Аристарх действовал быстро. Кроме чувств спортивного интереса и справедливости им руководило теперь еще и чувство мести. Как он мне позднее сам признался, он, к своему собственному сожалению, еще никогда в жизни не был так близок с отцом, как в эти моменты.
Ему удалось собрать небольшую ударную группу, чуть меньше десятка человек. Удалось достать оружие. Когда они пришли к двери, отделявшую наш отсек от основной части корабля, их встретила вооруженная охрана. Аристарх попытался их вразумить и убедить открыть двери. Они позвали по рации подмогу.
Я думаю, что это и был по-настоящему переломный момент. Если бы Аристарх промедлил хоть минуту, все пошло бы совсем по другому сценарию. В тот день пролилось бы меньше крови. И моя совесть, наверное, была бы спокойнее, несмотря на поражение. Однако спокойнее не значит справедливее. Спокойно и стабильно — не значит лучше. Поэтому я рада, что Аристарх открыл огонь.
Наверное, даже никто из собравшихся не ожидал, что так все произойдет. На “Улиссе” за всю его многовековую историю самыми страшными преступлениями были случайные потасовки и нецензурные граффити в коридорах. (Если, конечно, не считать последних событий…)
И вот прогремел выстрел. Один из охранников упал на землю, хрипя и задыхаясь от собственной крови. Выбор был сделан, пути назад отрезаны. Когда подоспело подкрепление, на полу уже лежало семь трупов (четверо охранников, стороживших дверь, и трое нападавших), а сама дверь уже была открыта.
Злобная масса людей, “которых не спросили”, уже лилась через отверстие двери наружу, словно бурная река, которую пытались загнать в узкую трубу городских коммуникаций. В руках тут и там мелькали импровизированные дубинки, служившие некогда столам и стульям ножками. Блеснуло несколько ножей.
Прибывшие на подмогу охранники сами перепугались не на шутку и начали стрелять без разбора. Несмотря на ханжество, содержащееся в этом утверждении, я благодарна Пячегоду за то, что он в последний момент оттащил меня от двери, не дав мне выйти наружу одной из первых. Он предполагал, чем дело обернется.
И так, несколько часов до этого воодушевляя и подстрекая людей “брать свое” и “бороться за справедливость”, мы остались в решающий момент за их спинами. Поэтому я сейчас могу писать этот дневник, Пячегод спать где-нибудь в теплом углу с довольной улыбкой, а те люди, которые поверили нам и пошли первыми, до сих пор лежат там на полу и ни о чем не подозревают.
Около дня ушло на то, чтобы взять корабль под полный контроль. В конце концов только самые твердоголовые охранники остались на стороне Вячеслава Евдокимовича. Как ни парадоксально, укрепились они и дали последний бой ни где бы то ни было, а в библиотеке. Изображение открытой книги на полу было теперь практически полностью скрыто под грудой тел. Большинство же охранников, к счастью, рано или поздно перешло на нашу сторону. В конце концов они тоже были просто людьми, просто невольными пассажирами “Улисса”, которые мечтали добраться до остановки, на которой можно было бы наконец-то сойти с корабля.
Далее мы организовали все на редкость слажено и быстро. Аристарх взял на себя негласную роль капитана. Никто не возражал. Если уж на то пошло, никто особо и не претендовал на эту позицию.
Вячеслава Евдокимовича, Малышева и еще десяток-другой человек из охраны взяли под стражу. Хотели судить. Хотя, если честно, не очень-то и хотели: не до этого всем было. Все были опьянены новостями о возможном обитаемом мире, и все тут же забыли про кровь и трупы, некоторые из которых так и продолжали лежать на полу.
Это все было теперь в прошлом. Как и сам “Улисс”. Корабль, который был для всех нас целым миром, единственным светом в холодных темных глубинах космоса, в один миг превратился в темницу, олицетворение угнетенного прошлого, с которым никто не хотел иметь ничего общего.
Наверное, Вячеславу Евдокимовичу и Ко все так и сошло бы с рук, если бы не было найдено тело Олега и почти что тело Леньки, который даже дышал с трудом. Вот тут народ по-настоящему рассвирепел. Ведь отравление, захват власти — это все вроде такие махинации, которые еще доказать надо. Но когда своих убивают, да так зверски, спланировано и хладнокровно, то тут уж не до судов. Разве что Линча.
Некоторые так с ними и хотели — линчевать. Другие предлагали оставить на корабле, пущай себе летят, если им так хочется, только одни. Посмотрим, как им это удастся. Аристарх настаивал на честном суде. Публично, по крайней мере.
В итоге Вячеслава Евдокимовича, Малышева и всех их ближайших сообщников, вычисленных в первую очередь по переписке (хотя нет, скорее благодаря словоохотливости самого Малышева во время допроса), заперли в тюремной камере, которая на корабле действительно имелась, хотя и пустовала последние лет сто. Видимо из-за недостаточного обслуживания в ней что-то и случилось с утечкой кислорода. Никто в детали не вдавался. Никто из камеры не вышел.
Жена капитана Алевтина содержалась отдельно, об этом опять-таки Аристарх позаботился. Хотя, насколько я знаю, он с ней больше никогда и словом не обмолвился.
Все быстро переключились на более важные вопросы. На спутник была отправлена разведывательная экспедиция. С подачи Пячегода мы его символично окрестили Элписом. Пячегод хоть и был обязан своим именем коммунизму, но оказался человеком начитанным и увлекающимся греческой историей.
Вскоре ожидание завершилось — и оно было вознаграждено! Элпис был обитаем! Вернее, был пригоден для жизни. В общем, и то, и другое. Была найдена местная флора и даже фауна, а мы были пришельцами из космоса.
Условия на Элписе были, конечно, не райские: содержание кислорода в атмосфере было достаточно низким. Почти не обойтись без масок. Ну да и на Земле тоже уже много лет все было так загажено, что и там без маски наружу было не выйти. Так что в чем-то наш Элпис даже лучше.
Все, не хочу больше писать про корабль и про наше бесконечное бесцельное путешествие. У нас теперь есть целая планета, чтобы ее освоить! Это конец, и это новое начало!
9 января 26-го года от Приземления
Я никогда не знала, что Катана вела этот дневник. Ни на корабле, ни во время нашей жизни на Элписе. Сегодня, ровно сорок один день после того, как ее не стало (постоянная нехватка кислорода не лучшим образом сказалась на ее легких), я случайно наткнулась на него, когда перебирала ее вещи.
Не знаю, хотела ли она продолжить писать после Приземления. Возможно. Не могу сказать, чего ей в итоге не хватило — желания или времени. Скорее последнего. Эти двадцать шесть лет не были легкими для нас. Мы сделали много ошибок, пытаясь приспособиться к этому странному враждебному миру — нашему дому.
Из потомков великой звездной расы, посылающей своих сынов и дочерей в другие звездные системы, мы превратились в птиц, которые разучились летать. Особенно после того, когда сожгли все топливо для шлюпок и оказались отрезаны от “Улисса”. Наверное, нашей самой большой ошибкой было то, что мы полностью пустили все наши ресурсы на строительство колонии и совершенно не исследовали этот новый мир, пока могли.
Теперь, пожалуй, наши потомки станут первооткрывателями в духе земного Колумба. И слово “корабль” будет иметь для них иное значение.
Я провела с Катаной всю жизнь и знаю ее, как себя. Хотя она и пишет в своем дневнике, что его потенциальными читателями будут будущие поколения, наконец высадившиеся на далекую планету, я не думаю, что она писала дневник для кого-то. Вернее, скорее всего, она писала его просто для себя. Поэтому я не буду его обнародовать. Он останется в нашей семье.
Алиса.