Звезды над горой

Этой ночью на пергамент легло так много безобидного на первый взгляд текста. Его автор писал эти строки чтобы скоротать время. Мои глаза, читающие его, распирало изнутри, жгло слезами, которые накатывались от осознания собственного бессилия. От осознания того, что его автор, сам того не зная, стал палачом всего человечества.

Утренний свет застал меня за все тем же письменным столом, что и морозная ночь. На стене стал различим крест — символ богов, символ нашей веры. Видимо поэтому я пишу ночью, ведь только ночью крест скрыт от моего взгляда. Мне захотелось вскочить, сорвать его со стены и размозжить о стену, ведь он олицетворяет всю нечисть, которая вдавила нас в грязь, а затем набралась кощунственной наглости и присвоила себе этот древний символ.

Я сдерживаю себя. В мире, где боги всесильны, а вера людей — всеобъемлюща, такой поступок может навлечь великие беды на мою семью.

Огонь в соседней комнате почти погас. Я не заметил, когда это случилось. Все мои домашние спят. Я подбрасываю дров в печь и забираюсь на полати.

Сон не идет ко мне. Возможно, зверь уже знает, ведь он — часть меня. Но если это так, то свободна ли моя воля? Моя ли это идея, записать произошедшее, или же она принадлежит самому зверю? Мне страшно думать об этом. Я смотрю на лица жены и дочери. Я надеюсь, что моя дочь не унаследовала мое проклятие.

Весь следующий день я провел в лесу, силки осматривал. Безрезультатно. Совсем зверь перевелся в последние годы. Жаль, не тот зверь. Запасы у нас пока есть, не пропадем.

Пока был наедине с самим собой, почти что отказался от своей идеи. Ничего хорошего мне и моей семье эта рукопись не принесет. И вряд ли поможет человечеству. Вспомнить — это одно, поверить — совсем другое.

Вечером, после ужина, собрался с мыслями и ответил дочери на ее вопрос недельной давности: рассказал ей про звезды. Не думаю, что она поверила мне. Она смотрела на меня широко открытыми глазами, в которых сверкал детский восторг, и представляла себе эти огромные горящие гиганты (что, и больше вооон той горы?) и вращающиеся вокруг них миры (как пчелы вокруг улья!). Не думаю, что она придала этой истории больше значимости, чем вчерашней сказке о потерянном времени.

Мне стало грустно от того, что у нее отобрали даже мечты. Что даже зная правду, она не готова в нее поверить. Но она еще совсем мала, а человечество только притворяется таковым. Оно считает себя младенцем, но не замечает седины в своих волосах. Я не хочу, чтобы она жила в таком мире.

Хотя я знаю, что мой труд не способен изменить мир, в котором она повзрослеет и проживет свою жизнь, в моем сердце теплится надежда. Даже самые могучие реки начинаются с маленьких ручейков. Даже зверь был однажды младенцем. Поэтому сегодня я продолжу писать.

Я закрываю глаза и сливаюсь с ними. Я не знаю, знают ли они об этом, но я не испытываю судьбу. Чтобы не дразнить зверя, я оставляю пока вчерашнюю историю. Я закончу ее позднее. Чтобы не вызывать подозрения, я посещаю другие воспоминания. Я отправляюсь туда, где все завершилось (или началось?).

Я вижу, что видели они. Я вижу перед собой жилистые руки с толстыми скрюченными пальцами. Они бегают по светящемуся экрану и просматривают список с названиями древних книг. Вокруг, на длинных толстых ножках, стоят другие подобные экраны. Несколько из них горят, за ними стоят другие воплощения. На полу лежат несколько людей. Их тела изуродованы. В центре зала на полу изображена открытая книга, наподобие тех, что знаем мы, со страницами, не как у древних. Страницы измазаны кровью.

Наконец зверь находит то, что искал. То, о чем он никогда не должен был узнать.

Зверь читает. Я читаю вместе с ним.

И наношу на пергамент текст, который его автор написал от скуки. Описал увиденное, так и не поняв, что он видел, тем самым убив последнюю надежду и завершив порочный круг.